Москва
Мой город на семи холмах,
Мой порт семи морей,
Невероятный твой размах
Не радует, скорей
Мне больно — оттого что ты,
Столицей став едва,
Своей лишилась красоты
Навек, моя Москва.
Ты не принадлежишь себе,
Ты вечно всем должна…
Покорная своей судьбе,
Ты плачешь, ты больна…
Мой город на семи ветрах,
Озябший город мой,
Затерянный в иных мирах,
Мой город… мой родной…
Москва-река
Я давно тебя не навещала,
Моя река!
По неспешности твоей скучала,
По берегам,
По тропинке над крутым обрывом,
По тишине,
По короткой, шумной, торопливой
Твоей волне…
Говоришь, что я не изменилась?
Не в этом суть —
Просто время здесь остановилось
Передохнуть…
Ах, Покровское-Глебово-Стрешнево!
Подруге — Ольге Выжановой-Лымаревой,
с благодарностью за то, что она есть
Мы с подругою бродим рассеянно,
Не хватает нам воздуха вешнего,
Так подышим хотя бы осенним мы.
По традиции – снимков немерено,
Всё, в чём нынче я твёрдо уверена –
Это то, что зашли на край света мы,
В медной зелени утки голодные,
Ах, Покровское-Глебово-Стрешнево,
Мы сбежали от всех, мы свободные!
Целый час ещё можем шататься мы,
Как же спрятаться в нём, как остаться бы?
Мы рискуем замёрзнуть, но хочется
Наглядеться на осень морозную,
Надышаться, запомнить как следует,
И побыть ещё час несерьёзными…
Ах, Покровское-Стрешнево-Глебово…
Мой город — я твоя москвичка!
Мой город, я твоя москвичка!
Сильна привычка
Быть вместе.
Я тебя люблю.
Упрямо возвращаюсь
Туда, где встретились,
Где первые шаги,
Где листья жёлтые над городом кружатся —
И спать ложатся,
Где мой подсолнух не сумел взойти
Под взорами бабулек у подъезда
(Два раза поливала — бесполезно),
В мой двор, где я одна гуляла —
Его так много, а меня так мало, —
Где я под чьими-то ногами
Писала имя стёршимся мелком,
Где в прачечной бельё сама сдавала,
Где я летала
Коленкой об асфальт,
Рыдала,
Твердя, что не хочу переезжать…
Мой дом, тогда почти что юный,
Теперь угрюмо
Взирает на меня,
Не узнаёт —
Стареет, да…
А может,
Он не хочет мне прощать
Того, что с ним тогда не попрощалась,
И сколько раз к нему ни возвращалась —
К нему не возвращалась никогда.
Арбатская рапсодия
День, тишина, зима, Арбат.
Высокие — в сравненьи со мной — дома.
Колокола гулко молчат,
Город-свобода, город-тюрьма.
Ноты нахохлились, холодно им
На перекрестьях нотного стана,
Небо серое стало стальным,
Кто опоздал — ждать не станут.
Музыка крыльев, музыка глаз —
Подслеповатых и рыже-круглых,
Голубь голубке танцует джаз,
Тремоло горлом идёт занудно.
Веток арпеджио — рьяно и хлёстко,
Снегом засыпана аппликатура,
Ветром растрёпана на перекрёстке
Арбатской рапсодии партитура.
Нашефсё
Девочка, читающая стихи, — ей от силы пятнадцать,
Смутившись, сбивается на третьей строчке,
Нашефсё, которому у нас принято поклоняться
И которому без разницы все наши заморочки.
Ему всё равно, чьи цветы в целлофане у его ног,
Это не возраст — каких-то там двести восемнадцать,
Его беспокоят голуби, а не высокий слог,
Голуби, заразы, с которыми ему не тягаться…
Провода
Нынче небо в проводах, проводах —
Небо низкое,
Ходят страхи в городах, городах —
Ходят-рыскают,
Страхи сереньким волчком за бачком —
Суетливые,
Мысли серые бочком — да ничком,
Сиротливые.
По-над речкою бреду, да в бреду,
Что ни скажется,
Ниткой белой на виду, на беду,
Шьётся-вяжется.
То ли я сошла сама да с ума
Ночкой тёмною,
То ли в городе зима, ой, зима
Чёй-та стрёмная.
Что ни сказка — то вопрос, да всерьёз —
Дело старое,
В белом венчике из роз Дед Мороз,
Да с гитарою.
Пой, гитары перебор-недобор,
Песня длинная,
По-за правду разговор, разговор —
Поле минное.
Чьи-то слёзы в локоток на поток —
Крокодилии.
А на каждый бы роток да платок —
Вот идиллия!
Сторона моя родна — не родна,
Неприветлива,
Ты ко мне да холодна, ой, холодна —
Да приметлива!
Ставит времечко на лбах, на губах
Свою меточку.
Нынче небо в городах — в проводах,
Небо в клеточку.
Город-сюрр
Это город мёртвых домов,
Это город безумных денег,
Кабала ипотечных долгов,
Бесконечный глухой понедельник.
В этом городе негде жить,
В этом городе если сдохнуть —
Нету места, чтоб схоронить:
Стены к стенам стоят, окна в окна.
Автозаки в сто этажей,
Под охраной и за решёткой:
Это город элитных бомжей,
Это город — конкретный и чёткий.
Город-плитка, город-бордюр,
Город штрафов и капремонтов,
Город-сакура, город-сюрр,
Город прошлого, город обломков.
Этот город — моя Москва.
Этот город, послушный, сонный,
О котором идёт молва —
Безразмерный, мол, он и бездонный, —
Этот город — ещё живой,
Он ещё не добит, он дышит!
Окольцованный кольцевой,
Сберегаемый кем-то свыше.
Памяти Кунцевского дуба
Нынче спор решает топор:
Вместо Дуба — дорога-дублёр.
Пень да корни — немой укор.
Преступленье. Презренье. Позор.
Эти парни вошли в раж.
Эти парки для них — блажь!
Эти лапки, поймав кураж,
От Москвы оставят мираж.
Докричаться — напрасный труд:
Слишком каждый из них — крут!
Всё захватят и всё снесут,
Всё застроят. Мольбы не спасут.
А на нашем гербе — дуб.
А у нас на злодеев — зуб.
Кто бы ни был ты, лесоруб, —
Дуб повержен, но он — не труп!
Просыпайся давай, Москва!
Вспоминай про свои права!
Ухмыляется пусть братва —
Но взломает асфальт трава!
Рябина
Плачут деревья. Плачут во сне —
Снится им, будто не могут бежать,
Листья вразброс — нечем дышать.
Или не им это снится — мне?
Криком кричу, просыпаюсь впотьмах,
Жуткий, бездонный, липкий страх,
Будто стою на берегу,
Будто бежать — не могу,
Ветками — закрываю лицо,
Ужас, ужас — перед концом,
Как же топор
Скор!
Реченька, речка — круты берега!
Нас с тобой породнили снега,
Солнце у нас на двоих одно,
Речка, укрой меня!
Боль-
но…
Я не умру, не умру — не смогу,
Вновь прорасту — на берегу.
Я не смогу — я не умру!
Листья шепчутся поутру,
Ветви плещутся на ветру,
Да паучиха плетёт свои кру-
жева.
Может быть, я — жива?
Красные кисти,
Вразброс листья.
Не уходи, постой!
Берег — слишком крутой.
Кружится, кружится голова,
А на траве, на траве — дрова.
Мне бы проснуться, открыть глаза,
Только что мне рябине сказать?
Яблоня
Строящемуся дублёру Кутузовского проспекта,
сожравшему Кунцевский дуб и Яблоневый сад
Яблоня строгинского двора
Растерялась, о подружках слыша:
Люди говорят, что всё — игра,
Люди говорят — решают выше.
Люди, не могли б вы помолчать?
Ваша болтовня — изводит душу!
Если б жизнь сначала мне начать —
Яблоней останусь. Нет, не струшу.
Тушинскому аэродрому
На лётном поле — ни следа
Дороги к небосводу.
Травою сорной города
Взошли по огородам.
Что ни подъезд — то аванпост
За линией пунктирной.
На лётном поле — в полный рост
Бурьян многоквартирный.
Не знает город полумер,
Всё ищет повод к драке,
Городит вместо леса — сквер
И верит в автозаки.
Напрасно вольная река
Надеется на чудо —
В гранит одеты берега,
Мосты прибиты всюду.
Сжирают жадно города
Заблудшую природу.
На лётном поле навсегда
Нелётная погода.
Москва кольцевая
Лишь в памяти живёт моя Москва —
Пятиэтажки, улицы и лица…
Какому богу надобно молиться,
Где отыскать волшебные слова —
Чтоб возвратить, схватить её в охапку,
Обнять, и рассказать, и расспросить,
По переулкам зимним колесить,
Забыв про варежки, оставив дома шапку,
Вдыхать снежинки и лепить снежки,
Вернуть свои украденные санки,
Вернуться к гимнастической осанке
И все на свете посещать кружки,
Расти, взрослеть, робеть, наглеть, стесняться,
Всё отрицать, за всё переживать,
Работать на износ, на всё плевать,
Махнув рукой, устало соглашаться,
До отпуска тянуть, считать копейки,
Влезать в долги и покупать икру,
Гулять по парку, мёрзнуть на ветру
И воевать за место на скамейке,
По старой Красной Пресне горевать,
Надеяться, что снова повторится
Пятиэтажка, улица и лица,
И всех богов молитвой доставать.
